жил и радовался жизни. Голодные земляки тешили себя тем, что они суверенные, а он был счастлив, что вернулся на родину, избежал электрического стула…

Он шел по пыльной обочине шоссе. Далеко сзади остался пропахший свинарниками пригород. Вокруг, насколько видел глаз, пестрели лоскутки давно уже убранных огородов. Чтоб люди не сильно голодали, местная власть наделила каждую городскую семью шестью сотками земли. Кто сажал картошку, а кто и вовсе махнул рукой — одним сторожам надо было отдавать половину урожая.

С голоду никто не умирал: в городе были заводы — Гималаи разнообразных ценностей. На рынках Прикордонного торговали всем и не в последнюю очередь предметами индустрии. Так, огнеупорный кирпич добывали из потухших домен. Покупателями были турки, поляки, румыны.

Несколько большегрузных «фордов» с литерами «ТIР» и португальскими номерами обогнали неторопливо шагавшего пешехода. Что у них было под брезентом, знали только продавцы да покупатели.

Ослепительно яркое солнце садилось на днепровские плавни, и машины из далекой Португалии словно растворились в его огненно-желтых лучах. Иван Григорьевич свернул на тщательно ухоженную шоссейку, обсаженную молодыми пирамидальными тополями. С тополей уже облетала листва. Здесь пешехода обогнали две иномарки. Иван Григорьевич поднял руку, но машины промчались, как голубые метеоры. В лощине, у пруда, около высоких ветвистых верб, встретилась живая душа. Старик с пышными усами косил зеленую траву. Тот еще издали заметил странного пешехода, при галстуке и в шляпе, голосующего машинам, вышел на шоссейку.

— Эх, вы, святая простота! — покачал он головой, встречая пешехода. — Ну, кто вас тут подберет?

— А что им стоит?

— Стоит, — сказал старик. — А если вы грабитель? А если в вашей Аллочке, — показал на пакет, — граната?

— Бутылка.

Старик засмеялся, обнажая под усами здоровые белые зубы.

— И в машину вас не возьмут, и в город не пустят.

— А я на дачу.

— А это и есть город, — уточнил старик. — Город нового панства. Пешком туда не ходят. Перестренут и на возраст не посмотрят — набьют жопу. А вздумаете пререкаться, то набьют и морду.

Такое предостережение показалось Ивану Григорьевичу весьма забавным. В Америке подобным образом не предупреждали, даже если путник попадал в частное владение. Но это была не Америка и набить морду могли просто так.

— Как же быть?

— А вы прикиньтесь иностранцем, скажите, что таксист побоялся везти вас дальше, высадил на повороте.

— Иностранца?

— А что тут такого? Он для власти что-то значит…

Иван Григорьевич поблагодарил разговорчивого старика и продолжил свой путь, уже не делая попыток останавливать попутный транспорт. Пешеходов здесь не подбирают, а иностранцы пешком не путешествуют.

Глава 10

На подходе к дачному городу Иван Григорьевич был остановлен милицейским патрулем. Верить не хотелось, что если ты не иностранец, то тебе, как говорил старик, набьют заднее место, а будешь пререкаться, то набьют и морду.

Низкорослые хлопцы — их было двое — в милицейской форме, без оружия, вышли на дорогу.

— Вы куды, диду?

— В дачный город.

— Пропуск е?

— Нет.

— Тоди вы заблудылысь, — сказал один из них, напуская на себя строгость; совсем юный, не иначе как первогодок, визгливо скомандовал:

— Кругом!

Но Иван Григорьевич команду не выполнил, повторил свое намерение:

— Мне нужно, ребята, в дачный город.

Он с интересом рассматривал маленьких, в измятой форме патрульных, невольно сравнивал их с полисменами страны, в которой почти сорок лет работал на поприще разведки. «Таких в полицию там не взяли бы». Такие же, мелкие стражи порядка, заметил он, слоняются по улицам Прикордонного: разгоняют бабушек, торгующих пирожками, убирают с тротуаров пьяных, вылавливают пацанов, не желающих служить в армии.

Делать нечего, пришлось подчиниться. И дернула же нелегкая идти пешком? На Ажипу злости не было. Он предложил свой транспорт. А может, патрульным нужно было объяснить, что он направляется в гости к мэру?

«Черт с ним, с мэром!» — ругнулся, возвращаясь обратно. Злость была на патрульных.

Недавно в квартире Забудских зашел разговор о милиции, о том, почему в ней служит одна мелкота? У Анатолия Зосимовича был готов ответ:

— Крупные охраняют бизнесменов. Они же и получают соответственно. За риск. В нашем городе каждый день кого-то убивают. Целятся, конечно, в бизнесмена, но попадают, как правило, в охранника.

— И это их не сдерживает?

— Доллары, Иван Григорьевич, это булыжники, которыми выстлана дорога на кладбище. Вопреки логике, чем их больше, тем дорога короче.

— И бизнесмены это знают?

— Знают, — убежденно сказал Анатолий Зосимович. — В прошлом году один милиционер, из панской охраны, за одну «зелененькую» своего брата-блюстителя оглушил прикладом — и с моста в воду. А тот крепким оказался. Выплыл.

— И что с тем, который прикладом?

— Да ничего. Признали: семейная разборка на почве финансовых затруднений… — Если всех судить… А сажать куда? Тюрьму закрыли.

— Амнистия?

— Зэков кормить нечем. А тюремную охрану перевели в патрульные. Раньше, в пору моей молодости, на весь город было семь участковых, да столько же в горотдеде. И можно было ночью ходить, не опасаясь, что тебя убьют, в лучшем случае разденут. Сейчас в городе одних только патрульных полторы сотни. А попробуйте в темное время суток выйти на прогулку…

Иван Григорьевич попробовал днем пешком пройти в дачный город.

Старик с крепкими белыми зубами и пышными усами был на том же месте, свежескошенной травой набивал мешок.

— Ну, как? — спросил весело.

— Вы правы, — ответил Иван Григорьевич. — Хотя и не совсем. Не побили, как вы обещали.

Старик придавил ногой мешок, перевязал его пеньковой веревкой, полой фуфайки вытер заскорузлые, темные от земляной работы руки.

— Я вам покажу тропинку. Может, по ней удастся…

Он взвалил себе на плечи мешок, косу взял под мышку, и они по травянистому косогору направились в лощину, в старый заброшенный сад. Под деревьями уже лежали вечерние тени, а на взгорье, за садом, радовала глаз залитая солнцем купа высоких деревьев, на них еще была густая листва, но листья были не желтые, а бордовые. Это, как потом оказалось, так вымахали яблони-райки. Плоды на них не крупнее вишни, зато их было столько, что нижние ветки под их тяжестью провисали до самой земли.

Точно такие же яблони, которые от весны до осени радовали глаз, Иван Григорьевич встречал в штате Иллинойс, куда они с Мэри ездили на ферму. Эту ферму еще в начале века купил отец Дональда Смита, (самого Дональда в Прикордонном знали как профессора по фамилии Холодец). Ферма называлась «Солнечная долина». Однажды Иван Григорьевич, то есть Джон Смит, видел фильм почти под таким же названием. С фермой — с этим райским уголком Америки — киношная долина ничего не имела